«Кисет» по-лугански

«Пожалуй, ничего на свете не люблю я сильней русского леса. Прекрасен он во все времена года и в любую погоду манит меня своей неповторимой красотою.

Хоть и живу я сам в большом городе и по происхождению человек городской, а не могу и недели прожить без леса — отложу все дела, забуду про хлопоты, сяду в электричку и через какие-нибудь полчаса уже шагаю по проселочной дороге, поглядывая вперед, ожидая встречи с моим зеленым другом.

Вот и в эту пятницу не удержался, встал раньше солнышка, позавтракал быстро, по-походному, сунул в карман штормовки пару яблок — и к вокзалу.

Взял билет до моей любимой станции, сел в электричку и поехал.

Еду, гляжу в окно. А там — начало мая, все распускается, зеленеет, душу радует. Мелькают встречные электрички, а в них людей полным полно. Все в город едут, а я в пустом вагоне из города — к лесу. Чудно…

Доехал до места, вышел на перрон, посмотрел влево. А там на горизонте лес темнеет. И видно, что верха-то его зеленцой тронуты — еще неделя, и все зазеленеет. Вот радости-то мне будет.

Но, однако, гляжу — облака над лесом порозовели, вот-вот солнышко выкатится; надо поспешать, коль хочешь рассвет в лесу встретить. Сошел я с перрона и мимо небольшого поселка, мимо школы и каланчи пожарной заспешил в мои любимые места. Иду, а сам на облака поглядываю — боюсь опоздать к рассвету.

А кругом такая красота и тишь — сердце радуется!

Земля молодой травкой проклюнулась, по оврагам дымка стоит, и пахнет так, как только одной весной пахнуть может. От этого духа словно кровь в тебе закипает…»

Знатокам современной русской литературы не нужно напоминать, что приведенный отрывок — это начало рассказа Владимира Сорокина «Кисет». Те же знатоки подскажут, что к массовому читателю рассказ пришел в начале 90-х годов прошлого века в сборнике «Первый субботник». А избранные могли ознакомиться с ним еще раньше.

Вероятно, члены Луганского отделения МСПУ не относятся ни к тем, ни к другим. Они не знают о Сорокине. Никогда не читали «Первый субботник». А если читали, то не поняли «вообще», к чему бы это.

Впрочем, не раз и не два высказывалась версия, что Луганск расположен в Зоне, где действуют свои собственные энергетические линии, время течет иначе, чем во всем остальном мире, и поэтому у нас все свое, никак не связанное с оставшимся миром. Не только огурчики, но и собственная русская литература. Чтобы далеко не ходить за примерами, откроем «Нашу газету» № 81. Согласно установившейся традиции в этом номере есть рассказ члена МСПУ Валентина Михайловича Меркурьева. Называется он

ОКСАНА.

Написан рассказ тем же раздольным языком, который использовал Сорокин для создания рассказа «Кисет».

«Оксана» тоже начинается с встречи двух мужчин. Если герои «Кисета» встречаются в лесу, то персонажи «Оксаны» — напротив дома Марфы Приходько, сельской жительницы. Один боевой товарищ приехал навестить другого. Чтобы мы сразу поняли, с кем имеем дело, персонаж № 1 напоминает персонажу № 2 его краткую биографию:

«— Ты же, как мы с тобой в родном селе Пески расстались, в интеркавбригаде воевал, по Северной Таврии Махно гонял. Потом прошел слух, под Новопавловкой тебя в бою убили».

Установив личности, герои приступают к долгому обстоятельному сидению на веранде, во время которого, не забывая выпивать и закусывать, гость рассказывает хозяину историю своей бурной жизни и любви.

У Сорокина было все то же самое, только на сухую глотку. Ну, сделаем поправку на то, что главный герой любого украинского писателя — это еда, сами понимаете.

За этим маленьким исключением все остальное совпадает. Герои и «Кисета» и «Оксаны» с их собственных слов, проживают бурную жизнь, участвуют в войнах, но сквозь годы и расстоянья проносят память о своей любви. Только у Сорокина девушку зовут Наташа.

Лексика, настроение и дискурс совершенно идентичны.

К чему я клоню? Не хочу ли я обвинить уважаемого человека в плагиате?

Ни при каких обстоятельствах.

Во-первых, рассказ Меркурьева, скорее всего, написан раньше, чем «Кисет». В-вторых, и это главное, одновременно с рассказом «Оксана» во всех концах СССР писались сотни или тысячи аналогичных. Герои их прожили бурную жизнь и по сюжету предавались воспоминаниям о ней в лесах, на завалинках, на верандах. В воспоминаниях всенепременно была «фашистская гадина», белогвардейцы, кавбригады, штрафбаты. И, конечно же, любимая девушка, влечение к которой, как правило, не было замутнено даже поцелуем, Менялись только имена девушек.

Более того, ценность «Кисета» как раз и сводится к тому, что Сорокин уловил изобилие рассказов подобного типа и создал результирующий, подведя черту под жанром в принципе.

Еще раз напомним, что родовая примета таких рассказов не веранда и даже не фашисты. А особенный язык, которым говорят герои и автор, в те минуты, когда ему приходится взять слово. Примета этого языка — мужественная скупость, подразумевающая человека действия, которому махать лопатой или зарезать сокамерника проще, чем разводить «пустой базар».

Весьма характерна перестановка местами прилагательного и существительного. Герои всегда говорят «день добрый», «фашист проклятущий», «махновцев под восемьдесят тысяч собралось».

В жизни так разговаривают только гусляры, чья профессия — «тискать романы», хорошо помня, что поклонники будут жадно ловить каждую запятую рассказа, потому что любят, чтоб было «заковыристо».

Еще одна примета таких рассказов: они тщательно маскируются под автобиографические, ну, как минимум под «записки альтер-эго». Сообщая нам, как нелегко было бежать из тюрьмы и неделю скитаться по тундре без еды, автор словно бы намекает, что он лично это проделал. Просто укрывается за маской персонажа.

Это вполне допустимый литературный прием, если бы не одно «но». Этим «но» является как раз количество соответствующих текстов, созданных людьми, чье знакомство с трудностями побега сводится к тому, что автор один раз в Ростове снимал комнату у дедушки, а дедушка сказал, что он — вор в законе.

Великий август 1991 года принес всем нам мало хорошего. Но одно достижение несомненно. Мы вполне можем позволить себе — не без помощи Сорокина — перейти на следующий виток эволюции.

Да, друзья, мы можем уже перестать слушать Высоцкого и Цоя. Перестать «хотеть перемен» по-цоевски и считать, что главное гонение и страдание в жизни — это работать в Театре на Таганке.

То же касается литературы. Русская литература сегодня проживает время Сорокина и Пелевина и близка тому, чтобы стать литературой после Пелевина и Сорокина.

К сожалению, именитые Луганские литераторы, члены МСПУ об этом не знают по сей день. Таким образом, следует ждать, что и сегодня пара десятков членов МСПУ пишут новый рассказ, начиная его словами:

«Пожалуй, ничего на свете не люблю я сильней русского леса.

Прекрасен он во все времена года и в любую погоду манит меня своей неповторимой красотою.

Хоть и живу я сам в большом городе и по происхождению человек городской, а не могу и недели прожить без леса — отложу все дела, забуду про хлопоты, сяду в электричку и через какие-нибудь полчаса уже шагаю по проселочной дороге, поглядывая вперед, ожидая встречи с моим зеленым другом…»

Ирина Петрова