Луганская эмиграция

Есть такое поверье: «Из этой страны надо валить». Существует оно, сколько я себя помню. Вокруг этой мысли написаны библиотеки.

Существует и второй этаж: «Из Луганска надо валить». На эту тему написано несколько меньше, это устный жанр.

«Валить» из Луганска всегда считалось почетным занятием. «Свалили» отсюда почти все люди, которыми гордится наш город. Матусовский, например. Луспекаев. Если на то пошло, то и Климент Ефремович в Луганске на задержался, а свалил на руководящую работу.

Очень часто талантливых (в каком бы то ни было отношении) луганчан брали «на повышение». Ими укрепляли литературу, науку, и саму власть.

Поэтому произошло некоторое сгущение понятий в умах. Предполагается, что сам по себе отъезд из города может превратить человека из среднестатистической личности в выдающуюся. Что не соответствует истине, особенно сейчас, когда многие «валят» в поисках пропитания.

Хотя, с другой стороны, в наше время сама способность сделать что-то для самого себя, и не ждать при этом милости от природы уже говорит, что перед нами — человек особенный.

Но я бы подумала о феномене «из Луганска, как с тонущего корабля» как таковом. Потому что ему очень много лет, очень. И я хочу понять, есть ли в этом какой-то смысл, в принципе.

Материала у меня море. Почти все люди, с которыми я сближалась, дружила, уехали впоследствии за границу.

Первая волна «моих» эмигрантов пришлась на конец 80-х годов, когда, собственно, еще НЕ НАЧАЛОСЬ.

Мой знакомый в середине 80-х женился на перуанской принцессе и уехал в Перу. Тогда казалось, что он превратился в персонаж романа Жюль Верна. Или прыгнул из кинозала на экран, в какой-нибудь мексиканский фильм, где растут кактусы, мужчины не расстаются с оружием и из- за любви убивают.

Тем не менее, этот жестокий романтик просто-напросто был объектом очень распространенного (и по сей день) мифа о том, что «здесь жить невозможно, реализоваться талантливый человек может только на Западе».

Эпопея самореализации растянулась на пару десятков лет, всех подробностей я не знаю. Закончилось тем, что знакомый вернулся домой. А поскольку дома у него ничего, абсолютно, не было, оформил документы на ПМЖ в Израиле.

Потом уже эмигранты пошли волной. Уехали практически все знакомые евреи. Анализировать феномен не буду, как и то, что через некоторое время многие очень хотели бы вернуться. Но было некуда. Потому что, уезжая, продали все, вплоть до собачьих будок. Однако тем самым иссяк мотив «эмиграции талантливых людей для самореализации».

У следующей волны эмиграции уже не возникала тема таланта. Появилась иная: «Как страшно жить». Тут уже пропаганда сработала на 500 процентов. То есть абсолютно никто не представлял, как он на самом деле будет жить на Западе, где будет жить (квартира, барак, коробка из-под телевизора), на чем он будет ездить, где лечиться, где будут учиться его дети. Кем он будет работать, в конце концов. Люди, как ошалелые, твердили, что все-все будет прекрасно, прекрасно. (Так бараны, которых ведут на бойню, до последней минуты верят предводителю, барану-предателю).

Четвертая волна ехала уже и не за самореализацией таланта и не за прекрасной, прекрасной жизнью. Амбиции здесь были просты. А именно: Запад — это муж, который будет ходить хоть на какую-нибудь работу. Его согласие оформить отношения. Готовность иметь детей.

Ничего больше от прекрасного Запада эмигранты четвертой волны не ждали. Ибо к тому времени число мужчин детородного возраста, имеющих работу в Луганске, сравнялось с числом ветеранов ВОВ (в Луганске же). Число мужчин, готовых жениться, официально совпало с числом космонавтов. В Украине вступило в силу правило «пробного брака» (это что-то вроде фуршета, когда только пробуют, и ни за что не платят). Обзаведение детьми откладывается на неопределенное «потом», когда потенциальный отец будет «готов». А жить на содержании партнерши по «пробному браку» стало тривиальным занятием, где вопрос упирается лишь в то, достаточен ли пакет услуг, которые «молодая» может обеспечить «молодому».

Ну так вот: четвертую волну эмигрантов я понимаю. И в их поведении усматриваю тот здравый смысл, которого недоставало эмигрантам предыдущих волн. Романтикам, самореализаторам, искателям исторической родины и страны всеобщего изобилия. Если пробуждение в массе людей здравого смысла можно считать знаком прогресса — то мы прогрессировали. Хотя цена прогресса была велика. Но прогресс, вестимо, того стоит.

Ирина Петрова