Трудно ли в Луганске писать добрые тексты?

Ценность человеческого общения заключается, в частности, в том, что в голову другого может прийти вопрос, которым ты сам сроду не озадачишься.

Вот на днях Топ-блогер «резистенс» задался вопросом: «Легко ли писать добрые тексты?»

И немедленно выпил… В смысле: предложил образец «доброго» текста.

Комментаторы не поспешили поддержать порыв ответной добротой. Высказались в том смысле, что больше так делать не надо.

Я думаю, профессионалу добрые тексты писать не труднее, чем недобрые. Поскольку профессионал от дилетанта отличается тем, что владеет набором клише.

Скажем, если в «злых» текстах фигурируют ненасытные олигархи, черные археологи и наркоманы-беспредельщики, то в «добрых» герои те же самые. Но у них находятся какие-то «общечеловеческие ценности», которые их могут объединить. На почве чего они впадут в коллективную эйфорию и дело кончится «поляной», где черный археолог побратается с олигархом, а нарик — с инспектором ГАИ. Плюс-минус.

Меня вообще проблема «доброты» текста не волнует. Текст, я полагаю, не может быть добрым и злым. Текст — это триста или три тысячи слов на бумаге или мониторе.

Но тусовка иного мнения. Тусовка умучена «позитивом» и соображением, что его надо нести, лучше всего — с помощью текста.

И то правда. Подарить человеку пиджак или сто долларов — дело немыслимое. А вот поговорить или написать об этом — самое то. И пиджак цел. И позитив налицо.

Девяностые годы в Луганске, которые для блогера «резистенс» являются подходящим материалом для создания доброго текста, у меня в памяти отложились вот каким образом.

По-моему, в то время в воздухе носилась мысль, что кто угодно может стать всем, чем угодно. И это не только в Луганске так было.

Мысль эта была неправильная. Но на ее почве произошла масса занятных и печальных историй. Например, история Валерия Доброславского, которому дали выйти на свет божий, расцвести, а потом быстро прервали его полет.

И хотя я не фаталистка, не верю в астрологию и эзотерику, не может не потрясать тот факт, что люди, получившие в 90-е года ТАКИЕ возможности, кончили так глупо и нелепо, словно и 90-х то никаких не было, и родились они только для того, чтобы спустя два десятка лет кропать небольшие заметочки о счастье работать под знаменем Партии Регионов или выносить горшки где-нибудь в предместьях Парижа, или тихо лежать под крестом или роскошным мраморным памятником.

Дело тут, конечно, не в астрологии, а в невидимой руке, которая, ни разу не ошибившись, всегда пододвигает усиленную пайку к «своим» — представителям номенклатурной элиты. С которой абсюлютно ничего не сделалось после 91 года. Она только стала еще краше и легализовала свои поистине безграничные земные возможности.

Причем доля пайки всегда соответствует рангу персоны. Отсюда — добрая история о трех сыновьях номенклатуры.

Для пущей литературности они носят одно и то же имя. Скажем, три Алика. Они приблизительно ровесники. Исходные возможности их тоже были примерно одинаковы. Отцы всех Аликов были при советской власти деятелями областного масштаба. Разумеется, все Алики сегодня сидят на пайке.

Паек Алика № 1: Пенсия за никому не ведомое заболевание.

Паек Алика № 2. Работа копирайтера в никому не нужной партии, где он пишет никем никогда не читаемые тексты.

Паек Алика № 3. Кабинет иглорефлексотерапевта в г. Москва. Квартира в г. Москва. Докторская диссертация, интересная тем, что в списке прилагаемой литературы значатся только статьи, подписанные фамилией Алика и фамилией его сестры — медицинского функционера областного значения в Луганске.

Размер пайка соответствует рангу семей Аликов на номенклатурной лестнице. Я полагаю, существуют также Алики № 5, 6, 7 и так далее, вплоть до четырнадцатого.

90-е годы тоже присутствуют в их воспоминаниях, а как же. В середине девяностых Алик № 2 бросил пить водку. А от Аликов № 1 и № 3 ушли жены. От Алика № 1 к «бригадиру». От Алика № 3 — к олигарху.

Голода, тушеной капусты, выплаты зарплаты продукцией предприятий, работы на трассе или торговли утюгами и сладкой ватой в этих воспоминаниях нет. Как и стрельбы, бегства в Аргентину (отличную тем, что не имеет соглашения о выдаче преступников), 14-часовых рабочих дней.

Один сплошной позитив.

Ирина Петрова